Форвард вне времени

Стандартная биография лучшего форварда 60-х кажется слишком гладкой, без намёков на шероховатость. Согласно канону, Фирсов — классический образ советского хоккеиста, ледового рыцаря и героя. Выиграл все олимпийские турниры и чемпионаты мира, в которых участвовал, с общим количеством титулов 11. Трижды признавался лучшим нападающим, четыре раза становился лучшим бомбардиром.

Орденоносец, комсорг, член КПСС — ну что в этом интересного? Что выходил на лёд чемпионата мира в Тампере-1965, даже не восстановившись после двустороннего воспаления легких? Что в Гренобле-1968 играл со сломанным ребром, а третью и последнюю олимпиаду — в Саппоро-1972 — с открытой язвой желудка? Что в 24 года стал для новых партнёров по звену, зелёных пацанов Вовы Викулова и Вити Полупанова, «батяней» и «Васильичем»? Что вратари очень неохотно занимали место в воротах, зная, что попадут под страшный фирсовский щелчок? Что без учёта олимпиады в Саппоро, проводившейся как отдельный турнир, в 62 матчах на восьми главных мировых форумах забросил 64 шайбы?

Из благостной картины, правда, выламывается эпизод в кабинете на Старой площади, где майор советской армии Анатолий Фирсов стоит навытяжку перед сидящим за длинным столом генералом, который повторяет одну и ту же фразу: «Ну, ты всё понял, или нет?». Трёхкратному олимпийскому чемпиону, только-только повесившему коньки на гвоздь, просто объяснили, что он никто, и звать его никак, потому что краса и гордость советского хоккея совершил непростительный проступок, сказав «да» — страшное дело — боссам «Монреаля». Да ещё посоветовал «буржуям» обратиться с соответствующей просьбой в Спорткомитет СССР! Хороший момент, выигрышный для кино, но только не для жизни.

В жизни Анатолия Фирсова много ещё чего будет, ему останется ещё четверть века с лишним — вернее, всего четверть века, потому что уйдёт он после второго, уже обширного инфаркта, в середине лета 2000 года, в зеленоградской больнице, в сотый день после смерти своей любимой жены Нади, всего-то на шестидесятом году жизни.

Надвое разделил внешне благополучную жизнь не эпизод с несостоявшимся невозможным «трансфером» (до этого слова надо было еще дожить) — тут Фирсова выручило покаянное письмо, которое сиятельные друзья помогли написать и напечатать в главном комсомольском органе; его простили, но с оглядкой. Нет, всё случилось еще раньше, в 1972 году, можно сказать — на пике славы. В 1971 Фирсова в третий раз признали лучшим нападающим чемпионата мира. Олимпиаду в Саппоро он с лёгкой руки неистового экспериментатора Анатолия Тарасова провёл в роли «полузащитника», обеспечивая партнёрам — Владимиру Викулову и Валерию Харламову — режим наибольшего благоприятствования в атаке, и отрабатывая за них в обороне. Харламов забросил девять шайб, и стал лучшим бомбардиром олимпиады с гигантским отрывом, Викулов — пять шайб; на счету Фирсова оказалось лишь две, но «Васильич» свои голы не считал. Беда была не в слегка подпорченной уникальной статистике, а в том, что главные творцы золотого десятилетия — Аркадий Чернышёв и Анатолий Тарасов — оставили свои посты в сборной.

Фирсов оказался заложником ситуации. За Тарасова он был горой, и никогда не скрывал, что без него сборную не представляет. Принявший сборную Всеволод Бобров об этом знал — и, прекрасно понимая значение Фирсова для команды, всё-таки на чемпионат мира в Чехословакию его не взял. Рекордная золотая серия сборной в Праге оборвалась, но золотой дуэт не вернули, а вместе с ним не вернули и Фирсова. И он, просто созданный для первой сшибки с Канадой (а родоначальники хоккея увидеть Фирсова жаждали больше, чем кого-либо другого), остался вне «события века».

Такое кого угодно может надломить. Тарасов сделал любимого хоккеиста играющим тренером, но вскоре вынужден был покинуть и ЦСКА. А больше чем он Фирсову никто, по его же словам, дать не мог. Тут Анатолий Васильевич тоже оказался верным своему учителю однолюбом, предпочтя повесить коньки на гвоздь в 32 года, чем приспосабливаться к кому-то другому. Строго говоря, он покинул лёд чуть раньше, чем ушел его любимый наставник, но это дела не меняет. Обвинять никого не хочется, тем более бросать камень во Всеволода Михайловича Боброва, но факт в том, что форвард от бога не у дел оказался слишком рано.

Многие считают Анатолия Фирсова просто лучшим игроком за всю историю отечественного хоккея. Для этого есть основания, и дело не только в титулах, дело в игре и доминирующей роли, которую он сыграл в непобедимой сборной СССР шестидесятых. Для тех, кто не видел Фирсова в деле, слова «опередивший время», ничего не значат, но я бы сформулировал по-другому: форвард вне времени. Его, может быть — единственного, легко представить в хоккее любой эпохи. Это совсем не значит, что Анатолий Фирсов был моим любимым хоккеистом, совсем нет. Просто я пытаюсь быть объективным.

Отца он не помнил — Василий Фирсов погиб в самом начале войны. Мать растила троих детей одна. Толя Фирсов мог стать звездой хоккея с мячом, но вовремя оказался в «шайбе». Он мог всю жизнь проиграть в «Спартаке», но приходится признать, что без ЦСКА и Тарасова он не стал бы тем Фирсовым, которого вскоре узнал весь мир. За красно-белых он не доиграл чемпионский сезон 1961/1962 — забрали в армию: то есть в ЦСКА. Существуют два противоположных мнения по поводу появления Фирсова в ЦСКА, и оба принадлежат Анатолию Васильевичу. Согласно одному, он не хотел в ЦСКА, вплоть до того, что прятался от военкома; согласно другому — оказаться в ЦСКА было его заветной мечтой. Будем считать, что хотел в ЦСКА, но побаивался. Особо упёртые спартаковцы так до конца и не простили Фирсову «измены».

Тарасов после небольшого перерыва вернулся в ЦСКА как раз весной 1962 года, и взялся за «скелета» (новобранец был худоват) всерьёз. Он буквально лепил из Фирсова не просто атлета, а хоккейного гения, и преуспел — хотя и не сразу. Поначалу и новобранец счёл нагрузки «неразумными», а требования слишком завышенными. Но это ненадолго — Фирсов довольно быстро стал считать Тарасова правым даже в тех случаях, когда тот бывал неправ. Они нашли друг друга: игрок — идеального тренера, а тренер — идеального игрока.

На Фирсове Анатолий Владимирович отрабатывал все свои задумки, какими бы странными они порой ни казались. Фирсов без всякого ропота следовал указаниям, порой даже усложняя упражнения, или воплощая тактические новшества. Другое дело, что так, как Фирсов, выполнять задуманное мало кому удавалось. Да почти никому — ещё и потому, что Фирсов принимал тарасовское без внутреннего сопротивления, а техническое оснащение и игровой интеллект позволяли делать невозможное.

Тарасов писал про Фирсова, как песню пел. Называл его лучшим из лучших. К природному таланту подопечного он не имел отношения, как и к невероятному трудолюбию. Ко всему остальному руку Тарасов, несомненно, приложил. И к знаменитому финту «клюшка-конёк-клюшка», и к бросковой технике, и к тактическим хитростям, и даже к загнутому крюку — хотя больше всех сопротивлялся нововведению, сделавшему фирсовский щелчок совсем уж убойным. Тарасов видел в Фирсове образца 1965 года игрока 1972, как он однажды сказал: то есть в том настоящем он должен был играть, как в будущем, опережая время. Фирсов даже превзошёл его ожидания. Он не подвёл Тарасова ни разу — ни в игре, ни вне её. А что некоторые партнёры относились к нему неоднозначно, так кому же понравится пахать и перерабатывать как Фирсов — завзятый режимщик, да ещё комсорг, да ещё любимчик главного тренера? Правда, единственной привилегией, полученной у Тарасова, была обязанность работать больше, чем все. А Фирсов Тарасову не перечил вполне осознанно и искренне, считая его диктатуру необходимым условием побед.

Фирсова-игрока живьём я видел всего лишь раз. По ТВ — постоянно. Помню эпизод на одном из чемпионатов мира, когда он довёл зал до экстаза четырьмя подряд щелчками. Кажется, играли с американцами, сборная СССР была в большинстве, Фирсов исполнял роль четвёртого нападающего, соперники уже на замахе (это было страшно красиво) разбегались, а вратарь, которому некуда было деваться, только всё больше вжимал голову в плечи. Смеялся не только зал, но и комментировавший матч Николай Озеров.

Мой хороший старший товарищ, заслуженный художник России Владислав Аристов как-то оказался в командировке в Москве, и зашёл на тренировку ЦСКА. Его спокойно пропустили, а Тарасов, который любил оживляж и работу на публику (пусть это был даже один человек), пришпорил своих ребят. Впечатления от той тренировки у моего друга остались на всю жизнь: «Все работали здорово, но Фирсов выкладывался так, словно от рядового занятия зависела его жизнь. Я ещё больше его зауважал».

К середине шестидесятых его любила уже вся страна. Он поднял юных партнёров — Викулова с Полупановым — почти до своей высоты. Но сыграть, не теряя уровня, мог в любом сочетании — как-то, ещё до Любляны-1966, последний матч канадского турне Фирсов провел с Борисом Майоровым и Вячеславом Старшиновым. Выиграли у канадцев 4:3, и все четыре шайбы забросило это звено, в таком составе сыгравшее лишь раз. «Молодёжный» армейский вариант тройки общими усилиями все-таки сохранился — увы, всего на пять лет, да и то с перерывами.

У меня почти нет сомнений, что Анатолий Фирсов мог навести шороху в НХЛ даже в свои 32-33 года — как форвард резкий и остро мыслящий, забивной и при этом не жадный, он бы за океаном не растерялся. И он очень хотел попробовать — тем более что здесь, после драмы 1972 года, его по существу списали. Вот и решился сказать «да», не осознавая последствий…

С Виктором Тихоновым сработаться Фирсов не мог в принципе. Кабинетная работа в ЦСКА — тяготила. Удачный тренерский опыт с «Легией» не имел продолжения. В 1987 его отправили в отставку на мизерную пенсию. Дальше была работа по спортивно-комсомольской линии, «Золотая шайба», которую они с Тарасовым всеми силами старались поддержать. Новым неожиданным витком стало избрание народным депутатом СССР по одномандатному округу, причём Фирсов пытался реально быть полезным. В политике, однако, быстро разочаровался, затем его кинуло в бизнес, два года прожил в Швейцарии, на коньки снова встал во второй половине девяностых, когда подрабатывал участием в ветеранских матчах.

Вроде и не терялся, и не падал очень уж сильно, но, вероятно, слишком силён был контраст с его шестидесятыми, к тому же фирсовская «правильность» не вписывалась ни в поздний застой, ни в разгул свободы. От не радовавшей действительности спасала дача в Фирсановке, и всё было по возможности прочным вплоть до весны 2000, когда ушла из жизни Надежда Сергеевна. Он ещё цеплялся за хоккей — из последних сил. 1 июня вышел на лёд в последний раз.

В книге «Зажечь победы свет», вышедшей в 1973 без иллюстраций, но тиражом в 90 тысяч экземпляров, всё изложено аккуратно, как и полагается героической биографии.

А больше мемуаров не оставил.

Досье

Анатолий Васильевич Фирсов. 1 февраля 1941 года, Москва — 24 июля 2000 года, Фирсановка Московской области. Нападающий, тренер, функционер. Заслуженный мастер спорта (1964).
Карьера игрока. 1958-61 — «Спартак», 1961-73 — ЦСКА. В чемпионатах СССР — 474 матча, 346 заброшенных шайб.
1962-72 – в сборной СССР. На чемпионатах мира и олимпийских играх — 67 матчей, 66 заброшенных шайб.
Достижения. Трёхкратный олимпийский чемпион (1964, 1968, 1972). 8-кратный чемпион мира (1964-71). Лучший нападающий чемпионатов мира 1967, 1968, 1971. Лучший бомбардир чемпионатов мира 1967-69, 1971. В символической сборной чемпионатов мира — 1967-71.
9-кратный чемпион СССР (1963-66, 1968, 1970-73). Лучший хоккеист СССР 1968, 1969, 1971.

Карьера тренера. 1972-77 — ЦСКА (вначале играющий тренер), 1976-77 — старший тренер юношеской сборной СССР, 1977-80 — «Легия» (Польша), 1980-87 — в системе ЦСКА.

Член Зала славы ИИХФ с 1998 года. Член Зала славы отечественного хоккея с 2004 года.
Награждён орденами Трудового Красного Знамени (1972), Знак Почета (1965, 1968).

Источник